Хозяин Амура [СИ] - Дмитрий Хван

— Огонь! — рявкнул Новиков.

Грянул первый залп, стрелки быстрыми и отточенными движениями перезарядили оружие. Достав дымящуюся гильзу из казённика и бросив её в кожаную сумочку, висевшую на поясе, каждый из стрелков доставал новый заряд, для датчан представлявший собой лишь металлический бочонок, из патронташа и тут же вставлял его на место извлечённой гильзы. После чего затвор запирался, и боец вскидывал винтовку, мгновение, другое — выстрел! И снова — перезарядка и выстрел. Второй залп, третий… Дым сгоревшего пороха быстро уносился прочь прохладным ветром, дующим шведам в спину. Через некоторое время стрелки палили уже не залпами, а по готовности. Промахнуться в плотные шеренги мушкетёров врага было практически невозможно. Многие из сотни выпускаемых ангарской ротой пуль находило себе жертву среди идущих навстречу своей славе солдат фельдмаршала Торстенсона и, если не убивала сразу, то гарантированно выводила его из строя, причём раненого ждала незавидная судьба — повреждения, наносимые тяжёлой пулей «Ангарки», были воистину ужасными. Сибирцы Новикова вели огонь не по всему фронту построений неприятеля, а сосредоточили огонь на центральной мушкетёрской баталии, пытаясь расстроить порядки именно этого подразделения. Василий, как и его товарищи, вёл огонь из железногорской винтовки, но за спиной у него висела расчехлённая ещё на опушке СВД, к которой у него было лишь три десятка патронов. Ещё двадцать были неприкосновенным запасом — мало ли что ждёт его отряд в будущем?

Датчане, перед глазами которых происходило сие действо в исполнении сибирских наёмников, были поражены, были потрясены скорострельностью мушкетов этой державшейся особняком роты. Что же, теперь всем стало ясно, что гулявший в войсках слух, пущенный кем-то из копенгагенских придворных вельмож, о том, что сибирцы пользуются особым благоволением доброго короля Кристиана, обрёл понятные любому дураку черты. За такой мушкет можно было не то, что Эзель отдать неведомо кому, но и полкоролевства бросить в придачу. Король, однако, отделался далёким и нищим островком, что говорит о великой хитрости любимого солдатами монарха.

— А-а-а! — заорал вдруг, выплеснув бурлящие в груди эмоции, Петер-горшечник. — Да здравствует король Кристиан!

— Великий Бог! — воскликнул седой мушкетёр-усач, сам себя не расслышав из-за непрекращающегося ни на мгновение грохота выстрелов, после чего старый воин ещё долго бормотал что-то, время от времени осеняя себя крестным знамением.

Башмачник с горшечником же, широко раскрыв глаза, с восторгом глядели на фигуры наёмников в серых камзолах, восклицая по очереди:

— И пороху не сыплют! И штемпеля нету! А как же быстро-то, чудо наяву!

Генерал Густав Сиверс, наблюдая с вершины холма за действиями сибирцев-наёмников в новейшую зрительную трубу одного из голландских мастеров, от безмерного удивления цокал языком и даже стянул с головы шляпу, несмотря на усилившийся дождь. Растерев холодную небесную влагу по лицу, он проговорил:

— Столь частая стрельба несомненно приведёт к излишней трате свинца и пороха… Но, видит Бог, то золото, что будет потрачено, окупится победой! — Снова надев шляпу, Густав оглянулся и подозвал к себе одного из младших офицеров:

— Отправляйся к мортирщикам и выясни, будут ли они стрелять своими бомбами или им нужно приглашение к бою?

Не успел молодой человек вскочить на коня, как со стороны позиций сибирских артиллеристов шумно бухнуло и, прошуршав над головами выстроившихся в боевые порядки датчан, бомба ухнула в поле, подняв воздух клочья дёрна и земляные комки, не долетев, однако, до врага сущую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы с десяток далёких фигурок, суетящихся близ устанавливаемых пушек, упали, а пара высвободившихся лошадей, нервно заржав, бросилась в сторону. Однако вскоре они остановились неподалёку и принялись жевать траву как ни в чём не бывало.

Шведам оставалось пройти по мокрой траве около сотни шагов, чтобы потом дожидаться окончания стрельбы своих пушек, толкаемых лошадьми на новые позиции, но мушкетёры центральной баталии, понёсшие необъяснимые потери от свинцовых пуль, были готовы пробежать оставшееся расстояние, чтобы вцепиться в глотку проклятым данам. Дьявол помогал датчанам! Их пули летели навстречу крепкому ветру, поражая добрых шведов десятками. Мушкетёры валились наземь, растерзанные двумя, тремя пулями, наносившими тяжкие увечья. Падали на мокрую траву и мягкие щеголеватые шляпы офицеров с пышными перьями и блестящими пряжками, и простые солдатские головные уборы, а их хозяева лежали рядом, кому улыбнулась удача — затихнув сразу, а кому не свезло — тот или истекал кровью или, не имея сил, чтобы встать, деревенеющими пальцами скрёб орошённую кровью землю. Путь, пройденный центральной баталией, устилали изломанные и окровавленные тела, хозяева которых уже были в пути к небесному городу Асгарду, чтобы там, в чертогах Одина, рубиться, пировать и каждую ночь быть ублажаемыми прекрасными девами. Перед смертью всякий швед не преминет подумать о Вальхалле, пусть на груди его и висит крестик. Заполнявшие построение мушкетёры, вставая на места упавших и захлёбывающихся криком товарищей, обречённо зажмуривали глаза, ожидая смерти, но продолжали идти вперёд. Вскоре и они падали наземь, в корчах испуская дух. Построенное в глубину войско начинало терять и пикинёров, что двигались в полусотне шагов от мушкетёров. Вот один из солдат, нёсших стяг полка, с удивлением почувствовал сильный толчок в древко и увидел, как сверху посыпалась щепа. Подняв глаза, он еле сдержал вскрик — полотнище под тяжестью собственного веса переламывало деревянный шест, повреждённый невесть откуда прилетевшей пулей. Дурной знак!

В короткий промежуток времени, не имея средств, чтобы ответить врагу, шведы потеряли почти семь сотен солдат, что было оглушительно много. Центральная баталия была сильно деморализована, а враг продолжал вести огонь.

Леннарт Торстенсон, наблюдая за ходом подготовки к битве, тяжело дышал — его мучила одышка. К тому же резко менялась погода и его организм, не отпускаемый болезнью, слабел с каждым часом. Леннарт с трудом держался на ногах, поддерживаемый с боков офицерами свиты. Взяв у подполковника бинокуляр, услужливо им поданный, Торстенсон с горечью увидел бедственное положение передней баталии мушкетёров. А ведь там были лучшие его солдаты, опытные ветераны, храбрые воины, которые не побегут прочь, словно паршивые наёмники, спасающие свою шкуру. И сейчас их стало почти наполовину меньше, а датчане продолжали собирать среди них новые жертвы. Переведя взгляд на позиции врага, фельдмаршал увидел, что огонь ведёт лишь небольшое подразделение данов, вытянувшееся в цепь — там, вдалеке, над ним то и дело появлялись облачка порохового дыма, немедленно уносимые ветром.

— Мой фельдмаршал! — раздался вдруг отчаянный вскрик.

Леннарт обернулся. Рядом с его шатром люди из свиты, схватили за уздцы коня, на котором молодой офицер прискакал с переднего края. Фельдмаршал молча поманил гонца, и толпа расступилась перед офицером.

— Наши солдаты валятся, словно кули с соломой! — сорвал он с головы шляпу, обращаясь к фельдмаршалу. — Мне повезло! — офицер сунул палец изнутри в дырку на тулье шляпы, показывая Торстенсону грязный ноготь, торчащий из неё.

— Как тебя зовут? Свен Фредриксон? Закрой рот и не ной, или ты торговец, потерявший лавку! Скоро начнут бить наши двенадцатифунтовые пушки! Видишь? — Леннарт дал ему в руки бинокуляр. — А потом в бой пойдёт правое крыло — рейтары генерала Линдта, а в помощь им я брошу резерв — две с половиной тысячи отборных кирасир, которые вытопчут слабый правый фланг датчан.

— Да, мой фельдмаршал! — с озарённым надеждой и радостью лицом воскликнул Фредриксон. — С нами Господь!

— Возвращайся к солдатам и ободри их! Пусть держаться, ради своего доброго Отечества!

— Будет исполнено, мой фельдмаршал! — в мгновения офицер, вскочив на коня, скрылся с глаз.

Торстенсон тем временем уже наблюдал за чёткими действиями своих артиллеристов, развёртывающих пушки на позициях. По ним немедленно принялись стрелять проклятые мушкетёры датчан. Обслуга орудий падала, умирала, но, стиснув зубы, лихорадочно продолжала своё дело. Датская артиллерия всё же начала первой. Рядом с одной из шведских двенадцатифунтовок упало ядро и разорвалось спустя мгновение, убив нескольких пушкарей. Другое попало в промежуток между ополовиненной центральной баталией мушкетёров и пикинёрскими шеренгами. Разорвавшись, оно унесло жизни ещё нескольких воинов. Пора бы уже и вступить в бой и шведам! Вскоре одно из орудий гулко и раскатисто ухнуло, за ним второе, третье… Ядра унеслись в сторону датчан, чтобы собрать первые жертвы среди солдат противника. Теперь Торстенсон решил отправить гонца к дороге на Оттербакен, где ожидали своего часа тяжёлые кирасиры генерала Иоганна фон Зальцбаха. Снова ответили датчане — ещё два ядра подняли столбы мокрой земли у шведских пушек, разметав орудийную прислугу. Одна из пушек, завалилась набок — её окованное железом колесо было попросту вырвано. Леннарт почувствовал, как зашумело в висках — кровь прилила в голову. Фельдмаршал покачнулся и его тут же уложили на заранее принесённое из шатра кресло, подложив под ноги стульчик и поставив над ним навес.